История Анны Андерсон (Анастасией её называли далеко не все) начинается 17 февраля 1920-го в Берлине. Все, что было прежде, покрыто толстым слоем сплетен, версий, домыслов. Впрочем, тот день должен был стать для нее и последним, потому как именно тогда неведомые силы потащили ее на мост на Ландвер-каналом: отсюда она хотела броситься в холодные речные воды.
Ее, вопреки ее же воле, спасли и отправили в больницу для душевнобольных.
В клинике она вела себя странно, но не более странно, нежели другие пациенты. Всех боялась, особенно большевиков (в те годы их все боялись). Выглядела несимпатично: тело и лицо ее были покрыты большими и мелкими шрамами. Но главное: она не хотела или не могла назвать своего имени.
В больнице ее прозвали «фройляйн Унбекант», то есть Неизвестная.
Неизвестная, как и многие сумасшедшие, любила фантазировать. В минуты относительного душевного спокойствия вслух мечтала о дворце и породистых лошадях — все это она непременно купит, когда выйдет из заточения. Однажды даже заявила, что в ее жилах течет голубая кровь.
Медперсонал ее болезненным россказням не сильно удивлялся — в соседней палате обитал Наполен, там же — какой-то британский политик с заковыристой фамилией, почивший еще в XIX веке. Чего только не услышишь в сумасшедшем доме!
Но кое-что все же отличало Неизвестную от остальных фантазеров той берлинской больницы: она немного говорила по-русски. Во всяком случае, позже на этом настаивала одна из медсестер, которая якобы слышала, как несчастная что-то выкрикивала во сне на каком-то непонятном языке… Наверно, русском… А может, медсестре это показалось…
Так или иначе, решающую роль во втором рождении дочери убиенного русского царя, а точнее, в превращении Унбекант (она же — Анна Андерсон) в Анастасию Романову, сыграла другая умалишенная. Звали ее Мария Пойтерт.
Эта экзальтированная дама часами рассматривала иллюстрированные журналы, там было фото Романовых. И Марии почудилось, что младшая дочь Николая и соседка по палате — одно лицо.
Ты царская дочь? — агрессивно шептала она по вечерам у кровати несчастной, — Ну, признавайся! Ты дочь русского царя!
Шептала, шептала и нашептала. Когда Неизвестная покидала стены больницы, она уже была абсолютно убеждена в том, что она чудом выжившая великая княжна Анастасия.
И на свободе не обошлось без настойчивой Марии. Еще до выписки “Анастасии” она побежала к монархистам: «Вы тут сидите, в ус не дуете, а в психушке прячется Анастасия, царская дочь! Да-да, та самая! Всех расстреляли, а она жива!».
Что же дальше было?
Из неудавшейся суицидницы буквально вырвали признание в том, что она Анастасия. Перевезли в дом некоего барона фон Клейста, надеявшегося на свержение большевиков и на благодарность Романовых.
Затем была создана легенда о русском солдате Чайковском, спасшем царскую дочь.
К “Анастасии” начали приводить разных людей, те расспрашивали ее о детстве, отрочестве (проверяли) и о том, что произошло в Ипатьевском доме (любопытствовали).
Связно и увлекательно рассказывать о том, как ее убивали да не убили, она не хотела. Более того, наотрез отказывалась говорить по-русски. Но люди, проверяющие и любопытствующие, шли и шли. “Царской дочери” это надоело, и она сбежала от Клейста.
А дальше было два судебных разбирательства при поддержке сторонников и кознях противников. Но главное: возникновение слухов об огромном заграничном имуществе Романовых. Надо сказать, что сторонников у самозванки было много, хотя она совсем не говорила по-русски и не разбиралась в православных традициях.
Все дело, наверное, в царском золоте.
Она прожила долгую жизнь, скончалась в 1974 году… Но, конечно, так и не стала Анастасией Романовой.
Женщина, пытавшаяся броситься с моста 18 февраля 1920-го, была психически больной полькой. Многочисленные шрамы она получила не от большевистских пуль и штыков, а на берлинском заводе… По крайней мере, среди всех версий о том, кем была на самом деле фройляйн Унбекант, эта наиболее правдоподобна.